ИСТОРИИ

[Назад к историям]

Грузовой рейс

Как-то, во времена начала 90-х прошлого века я работал инженером электронщиком в одной фирме. Время было мутное, денег платили мало. Молодой семье средств еле хватало на существование. Я частенько подрабатывал разгрузкой вагонов. Чего только не приходилось разгружать: стиральный порошок, сверла, стекло, краску, яблоки, апельсины, сварочные электроды... Труд, конечно, тяжелый. Но платили по тем времена неплохо.

Вот, как-то раз, наш руководитель предложил мне и моему приятелю Косте подзаработать разгрузкой компьютеров и конфет. Мы согласились нисколько не раздумывая. Тут шеф пояснил, что разгружать нужно будет самолет. Причем сначала его нужно будет загрузить, и в Москве. А потом разгрузить уже в Новосибирске.

Мы вылетели с аэродрома авиастроительного завода имени Чкалова на самолете ТУ-134 поздно вечером. В Москву прибыли уже ночью и подключились к загрузке самолета, который уже почти был загружен. Это был грузовой АН-12.

Обратно должны были лететь только мы с Костей, ну и конечно же, экипаж самолета. Командир экипажа сказал, что мы произведем промежуточную посадку в Уфе для дозаправки, потому, что полный бак заправить нельзя – будет перегруз. Итак вместо нормативных 9 тонн, загрузили 12.

Закрепили груз, закрыли отсек, сели в самолет. Начался обратный путь. Путь домой.

Поскольку самолет был грузовой, привычных пассажирских кресел и тем более пассажирского салона тут не было. Вместо него был тесный закуток шириной не больше метра и длиной что-то вроде 3 метров. Тут стоял крохотный столик с кофеваркой и два или три столовских стула с тонкими, круглыми железными ножками и слегка выгнутыми спинкой и седушкой из толстой фанеры. Мы с Костей потоптались в растерянности, не зная, куда притулиться, но командир, заметив нашу толкатню, сказал, чтобы мы усаживались на входных ступеньках в кабине. Я не поверил, что нам выпало такое счастье – лететь в кабине, вместе с пилотами.

Прямо перед нами, слева сидел командир экипажа, рядом с ним, справа – второй пилот. Возле правой стенки, перед радиопультом сидел бортинженер. В просвете между приборами, открывающимся внизу, между пилотами, в глубине, впереди видна была голова и приборы штурмана. Вот и весь экипаж. Да, еще сзади нас, в тамбурочке сидел какой-то прапорщик и пил чай.

Меня завораживало ночное свечение многочисленных приборов. Некоторые из них меняли свое показание. Самолет маневрировал, выдвигаясь к началу взлетной полосы. Несколько минут мы постояли, потом все четыре двигателя начали быстро набирать обороты и самолет медленно устремился вперед. Я попытался представить себе 12 тонн груза, находящегося сейчас позади нас. Никак не верилось, что этот самолет сейчас поднимет всю эту колоссальную массу, да еще вместе с нами, в воздух и понесет по небу. Вдруг гул и легкая вибрация исчезли и остался только ровный и сильный рокот двигателей. Самолет ровно и спокойно набирал высоту. Редкие огонечки стали быстро редеть в ночной тьме. Наше место оказалось очень удачным с точки зрения наблюдения за полетом. Мы хорошо видели всю приборную панель самолета и могли посмотреть, через стекло, что делается впереди. Пилоты вообще ничего не могли видеть, так как лобовые стекла находились слишком высоко. Они вели самолет только по приборам.

Командир снял наушники и обернувшись через правое плечо мимо нас с Костиком громко крикнул в тамбур своего товарища и попросил его посмотреть в илюминатор грузового отсека, не сместился ли груз. Через несколько минут в дверь высунулась голова прапорщика и он сказал, что с грузом все в порядке.

Бортинженер иногда с кем-то связывался, но спустя несколько минут сбросил наушники на шею, слегка повернул кресло, задрал ноги на пультовой столик и, скрестя руки на груди, слегка съехал в кресле и погрузился в сон. Мы с Костей переглянулись в молчаливом изумлении. Легкая улыбка с ноткой восхищения. Вот же народ эти летчики!

В самом полете ничего такого особенного, интересного нет. Это если вдуматься. Сидишь себе и сидишь и думаешь о том, как этот громадный железный организм сейчас работает. Очень хочется надеяться, что со здоровьем у него еще все в порядке. Судить об этом можно было только по звуку моторов. Но они работали очень ровно и симметрично, как слаженный хор четырех басистов.

Собственно, так вот мысли и крутились все время возле этого гула моторов. Думать о чем-то другом не очень получалось. Просто обстановка была очень необычная. Я даже и предполагать не мог, что мне когда-нибудь представится случай лететь в кабине большого самолета.

С самого раннего детства мне всегда нравились самолеты. Когда я был еще совсем маленьким, мы с родителями иногда ездили на аэродром - просто смотреть самолеты. Я очень хорошо помню благоговейное ощущение, когда видел этих красивых и стройных белых великанов. Что-то подчеркнуто легкое и изящное было в их формах. Думалось, что они прилетели сюда с неба на время, чтобы передохнуть и подготовиться к следующему полету. Я трепетно упивался изгтбами крыльев и стройностью их форм. Они были с самим небом на "ты". Я считал, что там, где они обитают всегда легко и светло, наверное потому, что сами они были легкими и светлыми. Со временем, я, конечно, понял, что это не птицы и, что сделали их люди. Но все равно, осталось какое-то трепетное ощущение, неподвластное разуму, это ощущение было теплым и добрым.

Должен признаться, я всегда завидовал летчикам. Само по себе такое явление, как полет, противоречит здравому смыслу и легко переносится в категорию чуда. Чтобы управлять такой громадиной нужно понимать назначение каждой кнопочки и стрелочки на панели приборов, нужно не просто прекрасно знать самолет, нужно быть специалистом экстра-класса. Кроме этого, я преклонялся перед самообладанием этих людей. Это должен быть человек в высшей степени спокойный, выдержанный и ответственный, ни при каких обстоятельствах не срывающийся в панику. Эти качества я всегда считал для себя идеальными, эталонными. Есть еще только одна профессия, где требуются сходные человеческие качества – это хирург.

Мы пролетели уже довольно долго. Часа два. Бортинженер все так же сладко спал. Тут второй пилот спокойно снял наушники, встал и прошел мимо нас с Костей в тамбурочек. Судя по бряканию посуды и аромату, они с прапорщиком пили там кофе. Прошло еще нескоолько минут. Командир экипажа тоже снял наушники и некоторое время просто сидел, откинувшись на спинку кресла. Устало потянувшись и разминая суставы, он повесил наушники на штурвал, встал и тоже вышел в тамбур. Словно прочитав в наших глазах немое недоумение, на пороге он сказал, что самолет летит на автопилоте.

Минуты пошли медленно-медленно. Сквозь окна кабины на небе были отчетливо видны неподвижные звезды. Они стояли совершенно неподвижно, словно кто-то иголкой проколол дырочки в черной бумаге и заклеил ей окна. Штурман иногда что-то делал со своими приборами и я обратил внимание, что на приборах командира в это время происходили небольшие изменения.

Так мы просидели около часа. Самолет летел сам по себе. На горизонте, перед нами начала заниматься заря. Я уже начал где-то внутри немного нервничать, не забудут ли пилоты, что у нас дозаправка в Уфе. По моим расчетам мы уже давно должны были до нее долететь. Тревога все возрастала и возрастала. Тут дверь открылась и вошли сразу оба пилота. Они бодро сели на свои места и взялись за штурвалы.

Я спросил, не забыли ли они, что нам нужно дозаправиться в Уфе. Командир повернулся и сказал, что в последний момент он решил залить все-таки полный бак и лететь без дозаправки. Суммарный вес груза и топлива при этом составлял 18 тонн. Это в два раза превышало нормативную загрузку и на треть превышало максимальную. У меня холодок прошел по спине. Трудяга все-таки этот самолет. Подумать только! Это на сколько нужно быть уверенным в своей технике, чтобы так рассчитывать на нее. Это ведь тебе не грузовик какой-нибудь, у которого может просто рессора лоптуть. Это же самолет, в случае чего он просто падает. Ужас какой-то! Внутри я немного напрягся.

Чувствовалось, что мы начали постепенно снижаться. Второй пилот повернулся и толканул бортинженера. Тот встрепенулся, как потревоженный петух, уселся на кресле из уже почти лежащего состояния. Немного потянувшись и протяжно зевнув он встал и тоже пошел в тамбур.

Заря уверенно расцветала над горизонтом. Красивая оранжевая полоса осветила пелену облаков далеко внизу. Темное небо начало отступать, а звезды незаметно растворяться, как будто их и не было.

Вскоре вернулся бортинженер и усевшись на свое рабочее место стал энергично крутиь какие-то ручки и щелкать выключателями. Несколько раз он связывался с диспетчером, но из-за гула моторов понять что он говорил было невозможно.

Пилоты тоже приободрились и иногда что-то делали о своими приборами. Стало понятно, что начинается снижение. Впереди смая ответственная часть полета – посадка.

Я всегда считал, что посадка самолета – это настоящее чудо. Ну как можно эту громаду, летящую с не менее громадной скоростью вывести точно на ось посадочной полосы? При этом нужно еще своевременно снизить высоту и скорость. Меня восхищало мягкое и аккуратное касание шасси. Я считал это верхом совершенства. Как они все это делают? Тогда мне это было неведомо.

Когда появилось солнце, мы уже почти коснулись облачной пелены и было непонятно, на какой высоте мы находимся. Затем видимость стала сокращаться и мы летели в полной мгле. Пилоты при этом спокойно шли по приборам. Это тоже всегда потрясало меня. До какой степени должна быть совершенна аппаратура, чтобы заменять человеку органы чувств. Ведь пилоты сейчас чувствовали всю обстановку посредством приборов самолета. Cамолет стал для них, как бы, продолжением рук, глаз, ушей, и даже расширил возможности их восприятия.

Судя по спокойным, но напряженным движениям пилотов было понятно, что расслабуха кончилась. Началась ответственная работа. Командир щелкнул несколько выключателей на потолке, потом несколько перед собой. Появились какие-то новые нотки в звуках моторов. Пилоты внимательно следили за приборами.

В кабине в это время было уже светло. Если отстраниться от ситуации, можно было сказать, что это обычное хмурое февральское утро. Мы снижались и снижались, но земли все никак не было видно. Я даже привстал на ступеньках, чтобы лучше разглядеть в окошки, что там внизу. Ничего – сплошлая белая пелена.  Бортинженер громко докладывал что-то по рации. Пилоты тоже переговаривались между собой по наушникам и производили тонкое маневрирование. По всему чувствовалась напряженность. И тут...

От ужаса у меня чуть душа не вылетела!

На всю кабину вспыхнула яркая красная мигалка и раздался стальной, размерный рев сирены! Я с ужасом осознал, что произошло что-то страшное! Может быть кончилось топливо? Может быть от перегрузки начал разрушаться корпус или крыло? Возможно на борту произошел пожар или короткое замыкание. А может быть это критическое снижение высоты? В каком-то военном фильме я видел такое. Значит мы не дотянем до полосы! Вероятнее всего шансов у нас мало. Нужно готовиться к худшему...

Перед глазами стоял один только вопрос. ПОЧЕМУ? Почему именно с нами? Почему именно сейчас? Почему так неожиданно и безповоротно? Я ничем не могу помочь этой ситуации, этому самолету, этим пилотам. Я бессилен! Словно могучая река неумолимо несет нас к бездонному водопаду. Время остается совсем мало. Что же остается делать? Очем подумать? Что вспомнить? Пусто... Все бесполезно... С ясными глазами встреть то, что суждено. Вот и все, что остается.

Тут я поймал на себе два хитрых взгляда обоих пилотов. Их ехидные морды едва сдерживались от смеха.

– "Ну что! Вы там не обделались?" – громко спросил командир. – "Это был контрольный радиомаячок, означающий, что скоро будет посадочная полоса. Это говорит о том, что мы вышли точно на курс ".

Это был настоящий шок. Я не знал смеяться или плакать. Весело это или не очень. Одно лишь прояснилось – все хорошо! Вот сейчас только волосы встали дыбом и сердце забилось. Мурашки прошли по всей спине. Костя тоже был ошарашен от неожиданности.

Командир повернулся к нам еще раз:

– "Через минуту будет второй маячок, в двараза чаще. Так что готовтесь!"

Все было в точности, как он сказал. Примерно через минуту мы услышали частый рев сиренки.

Я услышал команду пилота:

– "Садимся!"

Буквально через несколько секунд впереди я увидел край посадочной полосы. Сразу за "зеброй" на ней виднелись большие белые цифры "19". Мы заходили точно по центру. Я обратил внимание, что самолет был ориентирован под небольшим углом влево от оси полосы, слегка юзом. Похоже, дул боковой ветер. Но направление движения было совершенно точное.

Вот мы уже летим над полосой. У меня так и защемило: нужно ускорить снижение, вдруг полоса скоро кончится, мы наверное уже половину пролетели, а касания все нет. Прикусив губу я внимательно следил за темпом снижения. Когда по моим предположениям мы уже должны были коснуться полосы, самолет вдруг совсем перестал снижаться и спустя мгновение мягко и слегка неодновременно коснулся полосы задними шасси. Еще пара секунд и ровный гул и легкая вибрация наполнили кабину.

Есть посадка!

Бортинженер бросил свои наушники на пульт.

Шум двигателей изменился. Ощутилось торможение.

Далее самолет долго выруливал на какую-то отдаленную плошадку. Произвел последний крутой поворот и замер.

Все! Прилетели!

Для нас это было незабываемое впечатление. Для пилотов – новое выполненное задание. А для самолета – очередные моточасы, приближающие его к выходу в отставку. Каждый живет своей жизнью.

Я был счастлив и благодарен пилотам за выполненный полет. Дождавшись трапа, мы с Костей спустились вниз, где нас уже шдал шеф. Костя спросил его:

– "Виктор Валентинович, а почему вы с нами не полетели".

– "Да не знаю, – борта часто падают".

Подъехала еще машина с грузчиками и мы начали выгружать груз на площадку, а потом загружать на грузовые машины.

Все прошло удачно и после обеда я вернулся домой. Хотя я очень устал, есть не хотелось. Хотелось пить, а потом спать и спать. Ведь мы уже вторые сутки без сна.

9.12.2006 г.

[Назад]